Можно ли перечислить формы жилья? В очередной раз сделать ставку на список, заговаривание-проговаривание. Или же сразу признать: жить можно, где угодно = нет таких условий, при которых жить было бы нельзя. Условия жизни не то, что бы должны подходить, они должны быть собраны и отвердев, представить полноценную основу для жизни. Если есть условия – то жить можно.
Следовательно, вопрос заключается вовсе не в том, что такое жильё, жилище. Точнее говоря, такой вопрос скрывает в себе другой: какие условия должны быть выполнены для того, чтобы вот «здесь» можно было жить? В зависимости от того, какие условия принимаются или не принимаются во внимание, что подвергается учёту и что не подвергается – один и тот же комплекс подробностей и вещей вдруг становится или перестает быть жилым.
Дом имеет focus. В себе самом имеет своё пылающее сердце. Которое требует заботы и приношения жертвы. Дом требователен, но можно и игнорировать требование дома. Заброшенные дома бывают. Но дом, в котором горит очаг – что-то фокусирует. Дом устраивается и устроен как постоянная совокупность ответов на призывы к заботе, жертвованию и попечению.
Домашнее тепло не распространяется повсеместно. Оно есть в доме. То есть внутреннее забирается здесь под кожу и там, под кожей, дает о себе знать теплом или холодом. Там я – сам не свой, а здесь – со своими. От отрицательного единства я не перехожу к положительному. Растворяюсь, примыкаю к множеству.
Тепло очага требует жертв. Чего-то необходимо лишиться. Например, согласиться с тем, что эти условия сами себя устроят – если им предоставлена достаточная жертва. Там или тут в доме есть что-то тайное. Не потому, что он, дом, чего-то лишен, а потому что мы, живущие в нём, чего-то лишаемся. Жить в доме, значит постоянно встречаться с тем, чего нет: испытывать лишение, нужду, отсутствие, privatio.
Дом приватен не потому, что в нем много всего, а потому что в нем чего-то нет, это отсеченная, выделенная, «опричная» часть. С этой missing, опускаемой в описях, но где-то всё же имеющей место частью выстраивают отношения. Дом – это аппарат устройства отношений с приватностью. Даже единственный жилец в доме – уже не один.
Вот жилец принес в дом свою внутреннюю часть. Поучаствовал. И вот дом поучаствовал в жильце. Здесь приватность не работает путём установления границ, могут ли вообще быть границы в доме. Дом, каждый дом – глобален. (Поэтому может быть общий дом человечества, но никак не общая квартира). Домашняя приватность существует в режиме диффузии. Одно переходит в другое, подпитывается одно другим. Натуральное хозяйство.
Когда ты ночью лежишь в доме и на тебя ничего не падает, не обрушивается небо, не ниспадают звёзды. Это всё происходит не потому, что ты приобрел какую-то власть. Напротив, ты пожертвовал чем-то, вступив в отношение с домом. Тут важен вопрос ойкономии, устройства хозяйства. Живущий в доме – всегда эконом, всегда «по хозяйству».
Секреты дома могут быть очень устойчивы. Дом требует устраивать хозяйство, требует себе жертв – и при том сам не устраивается. И чем более неудачный эконом погружается в деятельность, тем меньше становится устроенное. Очень легко перейти от хозяйствования к хозяйничанью. Обратить экономию на податливые части, слабейшие. Отождествить дом с домашними. Тем самым исходный вопрос экономии заменяется политическим вопросом, вопросом о власти.
В доме есть рождение, жизнь, смерть. Последовательность и порядок. Дом существует как хронологический процесс. То, что не исчерпывается жилым пространством, квадратными метрами – хозяйство, экономия. Дом везде, пусть просто шест, воткнутый где-то в степи, или сухое пространство под кронами деревьев в лесу – развёртывается. Здесь происходит какое-то биение, какая-то деятельность, поскольку дом живёт. Дом, среди прочего, свой собственный житель.
Чем более могуч дом, чем более разветвлённым и диффузным становится хозяйство, чем более укрепляется приватность – тем больше и подозрение по поводу дома. Дом препятствует проницающей силе абстракции: там есть что-то такое, непонятное. Как рассеять дом – произвести расчленение? Коридор вынести сюда, прихожую – туда, и оставшееся назвать – жилищем.
Теперь получается распределение. Il y a beaucoup de logement dans cette maison. Домашнее пространство можно положить на план, переучесть, высчитать квадратные метры. Попробуйте нарисовать квартиру? А дом? Конечно, дом – это хищное существо, это и солнце, и крыша, и забор, и цветочки и дерево. Квартира – это только ничего, это безопасно.
Дом – сразу что-то, хотя бы и бесплотное, но уже тут присутствующее. Квартира – сразу ничего. Квартира сразу существует как некий абстрактный объект. Здесь следует примечание об изменившемся качестве жизни: от экономии к экономике, от домостроительства к учёту и контролю.
Квартира обязательно социальна. Там внутри исходно ничего нет. Приходится впустить сантехников, электриков, маляров, штукатуров. В квартиру все время что-то доставляют и привозят. Не может быть полной и совершенной независимости в квартире. Любая квартира – социальное жильё.
Если условия жизни дома, жизни в доме разворачиваются изнутри, то условия жизни в квартире определяются извне: в квартиру что-то привносится. Дом силен собой, квартира – нет. Дом и квартира не различаются по степени комфорта, это разные типы сил, проходящих и фильтруемых.
(Этимологическое примечание: латинское confortare – утешать, укреплять, старофранцузское confort – помощь, утешение, английское comfort – удобство)
С тем, что бесплотное – но здесь, рядом со мной, я устанавливаю отношение и нахожу в этом источник утешения и помощи. Вот домашний комфорт. Это бесплотная архитектура – последовательная диффузия материи и идеи, их совместная эволюция и сожительство.
Квартирный комфорт сразу требует насыщения. Тут ничего нет. И я сам – ничто. Нужно приобретать и расставлять вещи. Но не для того, чтобы установить с ними отношение. А для того, чтобы поручить им работу. Стиральная машина – стирает, посудомоечная – моет посуду и так далее. Квартира – это предприятие с разделением труда.
Каждый квартирный процесс интенсифицируется, но без моего участия. «Только ничего не трогайте!» - вот принцип жизни в квартире. Не мешайте вещам делать их работу. Я к этому не имею отношения. То есть буквально я здесь не дома.
Кто ведёт себя сегодня в Москве как дома? Кто организует бесплотное – сам воздух, небо, skyline? Городская власть ведёт себя как дома: сносит, перемещает, разделяет. Не замечает сложившиеся зависимости и отношения. И значит – меняет масштаб экономии: от одного дома к целому городу как дому. Не робкое поведение квартиросъемщиков – «ничего не испортить, не касаться» - а требование хозяина: «убирайтесь!».
Но точно ли так: где здесь фокус? Или же вместо хозяйствования перед нами хозяйничанье? Дом – процесс, хронология, развёртывание. Невозможно смонтировать хронологию дома: взять то или это, а другое вырезать. Но именно это и происходит: что-то вырезается и устраняется. Что-то устраняется из времени – тем, что объявляется устаревшим и непригодным для жизни.
Проводится реновация. Но реновация не есть «обновление». Это попытка вырезать, забыть, уничтожить некую ситуацию, и только для того, чтобы запустить ее снова. Карл Великий произвёл «реновацию» Римской империи: при мне все будет в том же порядке. Но у Карла был хотя бы образец. Здесь же реновация ссылается только на себя. Это отсылка к пустому моменту времени.
Обычно въезжая в большой европейский город, движешься в обратной хронологии: от более современных жилищ к менее современным. Но в большей части Москвы ты как бы застреваешь в одном и том же моменте. Многоэтажные дома, построенные совсем недавно – не являются новыми. Что-то строится, но ничего не меняется.
Мы не дома, not at home – мы в квартирах. И сейчас жители сносимых жилых зданий в Москве убеждаются в этом. Какой силой можно укрепиться в этом сознании? Каким будет или может быть комфорт того, кто – не дома?
Если у меня отторгнуто отношение с ближайшим, то может быть я могу попробовать иначе выстроить отношение с дальним. Установить на своем балконе катапульту и обстреливать невидимыми посланиями окна дома напротив или наискосок.
Союз квартирующих. Тех, кто не дома и не в фокусе. Я у себя, но не у себя: в свой квартире доме паразит так же, как в любом другом. Куда оттесняется, выдавливается человек после того, как все процессы стали комфортны?
Проветрить, освежить свое отношение доверия – как близость средне-дальнему миру. Я здесь не дома – помогите! Оглянувшись, я вижу тени других домов – ложащиеся на стену как прилив. Закат и рассвет чертят линии. Соревнуются друг с другом. И вы, и вы, и вы – здесь не дома тоже.
(Иллюстрация: Unsplash.)
Петр Сафронов