Рисунок мысли
Не будем начинать с готового текста. Представим текст, как то, что сплетается из нескольких нитей. Как полотно. Вот Пенелопа: соединяет и распускает нити. Пришло ли время им соединиться на ткацком стане? И когда они соединились – что случилось? Мир изменился. Время речи, время плетения не существует не от и до. Здесь не поставить прочерк между двумя датами: смотрите, тут начала, а вот – конец.
Я хотел бы превратить свою речь в текст. Но не начать текстом. Время речи сделать интервалом ожидания: соединятся ли нити или нет? Не развитие аргументации, а схождение, уточнение, композиция. Что-то в соединении, возможно, будет спутанным. Но спутанность – как часть рабочего процесса. Нанесение линий. То есть пробовать текст как рисунок.
Итак, мир изменился. Что же. Да, мир изменился. Ведь мир всегда меняется. Как ещё узнать про то, что он есть. Только потому, что он – был. Мир всегда изменяет самому себе. Мир изменился. Нет. Всюду одно. «Люди-то те же». Пусть где-то, что-то меняется. И вот там тоже. Но между ними просачивается, остается неизменно одно. Мир всегда меняется, и всегда остается неизменным. Целостность вроде бы не нарушена, но что-то произошло.
Выделим эти неудобные частицы. Остановимся. Не торопясь описывать изменение мира как хронологическую проблему. Что происходит, когда произносится выражение «мир изменился»? Это, конечно, не вопрос о том, что это значит. Это вопрос о том, как мы – люди действуем, произнося выражение «мир изменился». Попробуем сделать набросок.
Проблема тона
В произнесении этой фразы есть проблема тона, «акцента» - и их можно так или иначе расставить. И то, что ожидается – это и есть расстановка акцента. Слишком легко сказать «мир изменился». Тяжесть, масса, вес придается этим словам тональностью.
Внимание! Мир изменился! Объявление, выдающее правило за жест признания. Зачем на этом вообще задерживаться – ведь мир изменился. Вот об этом уже объявляют. Это формулировка управления. Давайте просто объявим об этом. И это даст возможность пойти дальше. Никакой заинтересованности в том, что это значит.
Тут буквально ловят на слове. Как, вы разве не слышали?! Мир изменился. Ловят на слово, точнее. Но как? … Послушайте, разве мир изменился? Растерянность как точка отсчёта. Укрупнение детали. Мир изменился именно потому, что ничего не изменилось. Просто непоправимо сдвинулось, сместилось, совсем, может быть, чуточку. На таких вещах обычно не застревают.
Или? Те, кто чувствует важное? Интеллектуалы замечают детали, складывая из них картину. От единиц сразу к множествам. Удобно фабриковать понятия как дешёвую обувь – не жалко поменять одну пару на другую. Разворот к множественности как заранее выданное самому себе извинение. Да и как осудить. И кому? Ведь изменился мир. Слышите, как это звучит…
Относительно какого промежутка происходит изменение, остается до поры туманным. Изменился ли именно мир? И какой? Привлекают экспертов. Разбирают состав. Дедукция устанавливается в криминалистических пределах. Имеем дело с ситуацией. Уточняем тему так, чтобы стали ясны все входящие в неё вопросы. Расставим по местам тех, кто там находился. Вы это видели? И как? И где? Расспросы и опросы.
Разумеется, никто не говорит о взятии мира под стражу. Но какое-то сопровождение мира… Постоянное ощупывание его рукой. Вот же он, никуда не делся. Конечно, лучше даже сказать курирование. Сортировать регулировать, отбирать. Оставлять за собой возможность сохранить не-нейтральность в выборе тона. Это наша особенность, feature – произносим это так или иначе. И значит, мы что-то себе гарантировали?
Каузальный активизм
Сосредоточимся на изменении – без начала и конца. Тогда у нас, вероятно, не получится ничего сказать – кроме того, чтобы предоставить речь изменению. Войдём, включимся, присоединимся к движению. Оставим вопрос о начале без движения: отсюда уже не представляется возможным… зачем поднимать старое… эти ассоциации могут быть уместны… достаточно указать.
Человечество хочет make difference, а мир - ? Делает ли мир различия? Или только их актуализирует – различия, которые и без этого вот мира прекрасно проживут? То есть и не нужно искать причину в мире. Мы post, после мира, но не propter, не из-за него. Мир изменился, но мы не к этому изменению причастны. Мы слишком заняты различиями. Может быть.
Достаточно просто увидеть здесь политическую проблему. Не мир меняется, а распределение мест, позиции. Отберём события так, чтобы выбрать себя. Давайте двигаться, а там посмотрим – то есть, сейчас у нас нет горизонта, в который мы могли бы посмотреть. Перехватить возможность пробовать – и снимать сливки.
Мы не можем постулировать себя в качестве основания изменения мира. Но хотим постулировать, закрепить себя. Наши действия, как если бы мир изменился. Пусть не можем и не хотим разбираться с причинами изменения. Разберёмся с изменением как причиной наших действий. Давайте тестировать различные сценарии: если…то. Построим для каждой причины свой вольер для тестирования.
Жадность, страх, растерянность, злость – мы с этим «работаем». Сцена тестирования создает естественный фон для развития. Здесь уже перестает быть важно – нового или старого – просто перестройка, расширение, калибровка, adjustment.
Здесь даже нет нужды часто говорить об изменениях. Прочерчиваются технологичные перспективы – что мы будем делать вот в этом сценарии. Трансформируем проблему исхода в проблему исходных данных, алгоритмов, распределения вероятностей. Будем, наконец, точны.
Статус эмпиризма
Можно ли сказать – мы находимся уже в другом времени? Нет. Потому что мы имеем возможность находится только в своем времени. Так, мы отстаем от времени мутаций вируса, оказываемся – со своей быстротой – в определенных пределах. Поскольку важно все это регистрировать и учитывать, постольку мы всегда оказывается уже в после-времени: мир изменился, и вот теперь это изучается.
Задавать вопрос “когда” представляется как будто даже не совсем удобным. Выходят вперёд совсем другие вопросы: где, для кого, в какой форме. Нет того старого, относительно которого это может быть новым: поэтому нельзя спросить, когда это случилось. Всё пропало – а раз пропало именно всё – то это не вызывает тревоги.
Ага, так – всё пропало. И что теперь. Движемся автостопом по галактике. Работает ли здесь эмпиризм? Видимо, да. Но как форма психологической защиты. Это не новая нормальность – так здесь нет нового/старого, да и вообще – что есть нового в том, что всё пропало. Это пара-нормальное состояние. Мы соседствуем с чем-то, соседствуем сами с собой и сами своим действиям удивляемся, отстраняясь.
Пространство-то у нас есть. И даже, пожалуй, в избытке. Но вот (своего) времени нет. Мы пребываем как призраки – заимствуя плоть и кровь у самих себя. Сжирая самих себя. Кто такие зомби? Это люди как призраки этого мира. Диагносты пара-нормальности. Всё пропало, ну а мы – мы изменились.
Концептуальный аффект
Эмпиризм стартует с избытка. Вот весло, вот я погружаю его в воду и, смотрите, весло преломилось. К прямому добавилось искривленное. К истине - мнение. Пространство для работы сразу значительно расширяется: тезис возникает как дополнение. Опровержение – как развёртывание. Но и то, и другое – не свой голос вещи. Она сбита с голоса.
Что бы мы ни говорили – но говорим мы не своими голосами, дополняем, встраиваем, учитываем. Совокупность погрешностей накапливается и структурируется. Отступает от хода вещей; питается смутными слухами; развивается в оскудении; практикует аномию. Всегда есть дополнения – и ещё, и ещё. Одна погрешность – и ещё.
Бессмысленная ярость, безотчётная тревога, необузданная фантазия. Ареопагит называет такое «демонским злом». Опять проблема тона – с каким тоном, с каким акцентом стоило бы проговорить долгосрочные последствия, само выражение «мир изменился». Твердить одно и то же? Говорить одно, и иметь в виду более, чем одно. Видеть, как от одного отделяется нечто иное. Приведет ли к ясности ограничение? Дисциплина? Не понятия, которые развёртывают-ся, а метод?
Фокус
Примечательно, что здесь выбрана форма перечня. Пункты придают постоянство структуре. Два, три и прочее – больше чем одно? Или об одном? Пока достаточно пальцев одной руки.
(А)Попробовать воздержаться от фантазий о будущем – обуздать фантазию. Но при этом избегая присоединения к натуральному эмпиризму. Не смотреть, что «бывает». И тем более не соглашаться с тем, что бывает, что случается.
(B)Улавливать сложность отсутствия: missing/absent. Не найденное/изъятое: нет ничего более эмпирического, чем обращение к отсутствующему. Способы отсутствия? Сцена, которую нужно занять; мерцание; «там», а не «тут»; смена оптики; наказание.
(С) Демократизация vs cелективность материальной инфраструктуры - великое уединение квартир испробовано, но не воспринято. Как воспринять свою материальность не клеткой, не стесняющим, а расширяющим – или, по меньше мере, обусловленным. Проявить большую чуткость к тезису об обусловленности суждения местом. Особенно в том случае, когда такая обусловленность – фиктивна.
(D) Химерическое – отслеживать (не)прямой стык материализации и идеации. То, что не находится друг с другом в связи, но пребывает соотнесённым. Исследование композиции как ведущей формы сопряжения. Никто никому не отвечает – так как иные способы различения осваивают уже и сферу того, что им исходно не присуще. То есть в сущности обнаруживается прямое вторжение чужого при сохранении преемственности форм.
(E) Соотношение вариативности и комфортабельности. Вроде бы удобно, когда много вариантов. Но не удобно – когда много вариантов вируса. То есть комфортность – требует теперь отделения от возможности выбирать из многих вариантов. Сужение пользовательского, потребительского, клиентского пути через расширение глубины какой-то одной подчеркнутой возможности.
(Иллюстрация: Unsplash.)
Пётр Сафронов